О правильном и неправильном

На днях пожаловался в блоге на Author.Today, что нечего стало читать, и попросил посоветовать что-нибудь интересное. В основном получил много полезных и интересных книг, которые мне не попадались, но было несколько ответов, напомнивших одну тему, о которой захотелось поговорить сегодня. Речь о правильном и неправильном выборе, который мы делаем, и который потом осуждают или одобряют. Книги, музыка, друзья, подруги, мужья и жёны, профессии…

Помню, в институте одногруппник Юра сходил с ума по Pink Floyd. Однажды я пришёл к нему в гости, и он предложил послушать хорошую музыку. С трепетом вставил кассету в магнитофон, потом с горящими глазами затих, превратившись в слух. Мы молчали, пока кассета не закончилась. Он вытащил кассету, положил в футляр и спросил меня: «Ну как?».

Мне было неловко отвечать, что никак. Альбом «Стена» («The Wall») и вообще музыка Pink Floyd не цепляли меня тогда и не цепляют сейчас. Пришлось изобразить восхищение. Из вежливости, как мне казалось тогда, но сейчас я понимаю, что не только. Мне не хотелось получить от Юры порцию осуждения за то, что я не прихожу в экстаз от такой великой музыки. И уж точно я не мог ему честно сказать, что мне нравится совсем другая музыка.

Я не люблю рок, ни лёгкий, ни тяжёлый. Меня не цепляют баллады Scorpions и мне не нравится хриплый голос их солиста. Я слушал Гражданскую оборону и Сектор Газа вместе с однокурсниками, но не потому, что это нравится мне, а чтобы не стать целью для насмешек за «неправильный» выбор.

На самом же деле мне гораздо ближе попса типа Ласкового Мая и красивые вокальные партии. Но нравится и электронная музыка разных жанров. Сейчас я понимаю, что мне совершенно всё равно, что по этому поводу думают другие люди. А тогда для меня было важным выбирать «правильные» вещи.

Социальные коды вкуса

Мы живём в мире невидимых социальных кодов, которые диктуют, что считать хорошим вкусом, а что — дурным тоном. Pink Floyd — это культурно, Ласковый Май — стыдно. Достоевский — умно, корейские сериалы — глупо. Французское кино — изысканно, американские блокбастеры — примитивно.

Откуда берутся эти коды? Кто решил, что одни вещи достойные, а другие нет? Почему симфония Бетховена автоматически считается более ценной, чем песня современного исполнителя? Ведь и то, и другое — просто звуки, организованные определённым образом для воздействия на слушателя.

За этим стоит сложная система культурных иерархий, которая формировалась веками. Высокое искусство традиционно ассоциировалось с образованностью и социальным статусом. Если ты понимаешь сложную музыку или читаешь философские романы, значит, ты интеллектуал. Если слушаешь попсу — значит, простак.

Эта система работала, когда доступ к «высокой» культуре был ограничен. Чтобы послушать классическую музыку, нужно было идти в филармонию. Чтобы прочитать серьёзную литературу — найти редкую книгу в библиотеке. Сам факт знакомства с элитарным искусством свидетельствовал об определённом культурном капитале.

Демократизация культуры

Интернет сломал эту систему. Теперь любой может послушать Баха или прочитать Джойса. Культурный капитал обесценился, когда стал общедоступным. Но привычные иерархии никуда не делись — они просто стали абсурднее.

Современные снобы вынуждены искать всё более изощрённые способы демонстрации своего превосходства. Недостаточно читать классику — нужно читать малоизвестных авторов. Мало слушать известных композиторов — надо знать андеграундных исполнителей. Возникает бесконечная гонка за статусом через культурное потребление.

При этом критерии «правильности» становятся всё более размытыми. То, что вчера считалось массовой культурой, сегодня может получить признание критиков. Комиксы превратились в «графические романы», сериалы стали «новым кино», рэп — полноценной поэзией.

Тирания экспертных оценок

Особенно заметен этот феномен в мире книг. Есть писатели, которых «принято» любить, и есть те, кого «принято» презирать. Причём часто эти оценки не имеют никакого отношения к реальному качеству текста.

Популярность автора может стать аргументом против него. «Слишком много читателей — значит, упростил». Коммерческий успех — подозрительный признак. «Если хорошо продаётся, то не может быть искусством». Получается парадокс: чем больше людей находят в произведении что-то ценное для себя, тем менее ценным оно становится в глазах критиков.

Литературные премии и рейтинги создают иллюзию объективности, но на деле отражают вкусы узкого круга экспертов. Эти люди не лучше и не хуже обычных читателей — просто у них есть институциональная власть определять, что считать хорошей литературой.

Внутренний цензор

Самое печальное — когда мы начинаем стыдиться собственных предпочтений. Человек может искренне получать удовольствие от чтения детективов, но чувствовать себя неполноценным, потому что «надо бы читать что-то более серьёзное».

Этот внутренний цензор формируется с детства. В школе нас учат «правильно» интерпретировать литературу, объясняют, какие чувства мы должны испытывать от классических произведений. Если тебе скучно читать «Войну и мир» — проблема в тебе, а не в книге.

Взрослые продолжают играть в эту игру. Покупают книги, которые «надо прочитать», ходят на фильмы, которые «все обсуждают», слушают музыку, которая «сейчас в тренде». При этом могут испытывать скуку или даже раздражение, но не позволяют себе в этом признаться.

Мода на искренность

Парадокс современной культуры — при всём многообразии выбора мы часто выбираем не то, что нравится, а то, что одобряется нашей социальной группой. Хипстеры презрительно относятся к мейнстриму, но фанатично следуют своим андеграундным трендам. Интеллектуалы высмеивают массовую культуру, но строго следят за тем, чтобы их культурное потребление соответствовало статусу.

В последние годы появилась мода на искренность. «Guilty pleasure» — удовольствие, которого стоит стыдиться — стало респектабельным концептом. Люди начали открыто признаваться в любви к попсе, мыльным операм, глупым комедиям.

Но и это превратилось в новый способ позиционирования. «Смотрю сериалы, и мне не стыдно» — тоже стало своеобразным статусным заявлением. Искренность превратилась в очередной тренд, которому нужно соответствовать.

Проблема авторитетов

За желанием выбирать «правильные» вещи часто стоит неуверенность в собственном вкусе. Проще довериться критикам, чем разобраться в собственных предпочтениях. Авторитетное мнение снимает ответственность за выбор.

Но кто сказал, что критики разбираются в искусстве лучше обычных людей? То, что человек умеет красиво писать о книгах, не означает, что он лучше понимает их ценность. Профессиональное искусствоведческое образование даёт знание контекста и терминологии, но не гарантирует более тонкого эстетического чувства.

К тому же критики — такие же люди со своими предрассудками и ограничениями. Они могут недооценивать новые явления, переоценивать модное, слепо следовать стереотипам о том, какое искусство «важно», а какое «незначительно».

Возраст и изменение вкусов

Интересно наблюдать, как с возрастом меняется отношение к культурным иерархиям. В юности хочется приобщиться к «высокому» искусству, доказать свою интеллектуальность. В зрелости многие позволяют себе больше свободы в выборе.

Возможно, это связано с накоплением культурного опыта. Когда ты прочитал достаточно «правильных» книг и послушал достаточно «серьёзной» музыки, появляется свобода выбора. Ты уже ничего никому не должен доказывать.

А может быть, просто приходит понимание конечности времени. Зачем тратить его на то, что не приносит удовольствия? Жизнь слишком коротка, чтобы читать скучные книги из чувства долга или слушать музыку, которая раздражает, только потому, что она считается «культовой».

Индивидуальность вкуса

Каждый человек — уникальное сочетание опыта, воспоминаний, эмоциональных ассоциаций. То, что трогает одного, может оставить равнодушным другого. И это нормально. Было бы странно, если бы все люди одинаково реагировали на одни и те же произведения искусства.

Вкус формируется множеством факторов — детскими впечатлениями, случайными встречами с искусством, эмоциональным состоянием в момент знакомства с произведением, личными ассоциациями. Всё это индивидуально и не поддаётся стандартизации.

Попытки унифицировать эстетические оценки противоречат природе искусства. Если бы существовали объективные критерии красоты и художественной ценности, искусство превратилось бы в ремесло со строгими правилами.

Функции искусства

Может быть, проблема в том, что мы слишком серьёзно относимся к культурному потреблению? Искусство выполняет разные функции — может развлекать, утешать, заставлять думать, помогать переживать сильные эмоции. Разные люди в разные моменты жизни нуждаются в разном.

Иногда нужна лёгкая комедия, чтобы отвлечься от проблем. Иногда — глубокий философский роман, чтобы разобраться в себе. Иногда — ритмичная музыка, чтобы взбодриться. А иногда — медитативные звуки, чтобы расслабиться.

Нет ничего плохого в том, чтобы выбирать произведения искусства по настроению и потребностям, а не по статусу и репутации. Главное — чтобы выбор был осознанным, а не навязанным внешними авторитетами.

Освобождение от стереотипов

Освобождение от культурных стереотипов — процесс постепенный. Сначала приходит понимание того, что авторитетные оценки не абсолютны. Потом — смелость признаться себе в истинных предпочтениях. И наконец — способность защищать свой выбор от критики окружающих.

Это не означает, что нужно игнорировать мнения экспертов или отказываться от знакомства с признанными шедеврами. Просто стоит воспринимать их как один из источников информации, а не как непреложную истину.

Полезно время от времени выходить из зоны комфорта — читать непривычных авторов, слушать незнакомую музыку, смотреть фильмы других жанров. Но делать это из любопытства, а не из чувства долга.

В поисках подлинности

В конце концов, искусство существует для людей, а не наоборот. Его главная задача — обогащать нашу жизнь, давать новый опыт, помогать понимать себя и мир вокруг. Если произведение выполняет эту функцию — неважно, как оно называется и в каком рейтинге находится.

Подлинный вкус — это способность честно оценивать собственные реакции на искусство. Нравится ли мне это? Что я чувствую? Что это даёт моей жизни? Остальное — социальные игры, которые могут быть интересными, но не должны заменять живое восприятие.

Возможно, самая большая культурная ценность — это свобода выбора. Свобода читать то, что интересно, слушать то, что откликается, смотреть то, что захватывает. Без оглядки на чужие мнения и без стыда за свои предпочтения.

Коллективное и личное

Есть ещё один аспект этой проблемы — различие между коллективным и личным восприятием искусства. То, что важно для культуры в целом, может быть совершенно неинтересно конкретному человеку. И наоборот — произведение, которое кажется тебе гениальным, может не иметь никакого культурного значения.

Бетховен действительно важен для истории музыки. Он расширил возможности симфонической формы, повлиял на развитие романтизма. Но это не означает, что каждый должен получать эстетическое наслаждение от его произведений. Можно признавать историческую значимость и при этом предпочитать что-то другое.

Образование даёт нам контекст для понимания искусства, но не диктует эмоциональную реакцию. Знание того, как устроен сонет, поможет лучше понять поэзию, но не заставит полюбить её, если она тебе чужда по духу.

Мода на нишевость

Современная культура породила странный феномен — моду на нишевость. Быть фанатом мейнстрим-группы неинтересно, а вот открыть для себя малоизвестного исполнителя — признак утончённого вкуса. Читать популярных авторов скучно, а найти талантливого, но непризнанного писателя — достижение.

Эта логика приводит к парадоксальным ситуациям. Люди специально ищут максимально неизвестные произведения, руководствуясь принципом «чем меньше людей знает, тем лучше». При этом реальные достоинства произведения отходят на второй план.

Получается обратная дискриминация — массовое отвержение всего популярного независимо от качества. Хорошая книга может быть проигнорирована только потому, что её читает слишком много людей. А посредственная — получить незаслуженное внимание за счёт эксклюзивности.

Возвращение к истокам

Что если попробовать вернуться к изначальной функции искусства — просто доставлять удовольствие? Не анализировать, не интерпретировать, не вписывать в культурные контексты, а воспринимать непосредственно. Как это делают дети — им нравится сказка, и они не думают о её литературной ценности.

Конечно, взрослое восприятие богаче детского — мы понимаем больше оттенков, замечаем детали, чувствуем связи. Но может быть, стоит иногда выключать аналитический ум и позволять себе просто чувствовать?

Некоторые произведения искусства работают именно на эмоциональном уровне. Их нельзя «понять» интеллектуально — их можно только пережить, прочувствовать. И тут никакие рейтинги и оценки критиков не помогут. Либо цепляет, либо нет.

Право на ошибку

Важно сохранить за собой право менять мнение. То, что не понравилось в юности, может открыться в зрелости. А то, что казалось гениальным десять лет назад, сегодня может показаться наивным. Это нормальная эволюция вкуса.

Нет ничего страшного в том, чтобы признать: «Раньше мне это нравилось, теперь нет». Или наоборот: «Раньше не понимал, а теперь вижу в этом что-то ценное». Вкус — не статичная характеристика, а живой процесс.

Боязнь изменить мнение часто заставляет людей цепляться за застывшие оценки. «Я же говорил, что это хорошо, значит, должен продолжать так считать». Такая позиция превращает вкус в идеологию, лишая его гибкости.

Мультикультурность восприятия

В эпоху глобализации мы имеем доступ к искусству всех культур и эпох. Это создаёт невиданные ранее возможности для формирования индивидуального вкуса. Можно сочетать японские анимэ с русской классикой, корейские поп-группы с европейской оперой, американские комиксы с французской поэзией.

Такая эклектичность пугает традиционалистов, но открывает новые горизонты. Почему нужно ограничивать себя рамками одной культурной традиции? Если тебе нравится и Чехов, и корейские дорамы — прекрасно. Нет никаких объективных причин считать, что эти предпочтения несовместимы.

Глобальная культура позволяет каждому создать свой уникальный культурный микс. Это может показаться поверхностным знатокам отдельных традиций, но даёт удивительную свободу самовыражения через потребление искусства.

Заключение: право быть собой

В конечном счёте, дискуссии о «правильном» и «неправильном» в искусстве — это дискуссии о праве быть собой. Право на собственные эмоции, на индивидуальную реакцию, на личные предпочтения.

Никто не знает ваших внутренних процессов лучше вас самих. Никто не может точнее определить, какое искусство вам нужно в данный момент жизни. Критики, эксперты, друзья могут дать полезные советы, но финальное решение всегда остаётся за вами.

Освобождение от культурного диктата — не отказ от культуры вообще, а возможность выстроить с ней подлинные отношения. Когда исчезает принуждение, появляется место для настоящей любви к искусству. Не престижной, не статусной, а человеческой.

И да, Ласковый Май тоже имеет право на существование. Как и Pink Floyd. Как и всё остальное, что помогает людям чувствовать, думать, мечтать или просто получать удовольствие от жизни. В этом и есть подлинная демократия культуры.

Что скажете? Приходилось ли вам скрывать свои культурные предпочтения из-за страха осуждения? Как вы относитесь к делению искусства на «высокое» и «низкое»?